Мне не нравится слово «буллинг». Нет в нем той жесткости и безжалостности, как в русском «травля» или «издевательства». Обтекаемое слово, вызывающее ассоциации с булкой, и с трудом доходящий до сознания смысл чужого термина… Другой термин – «моббинг» - не лучше, на мой взгляд… А каким будет взгляд того, кого подвергают «буллингу»? С русским словом ясно и понятно: взгляд будет «затравленным»…
Ситуации, когда многие травят одного, были, есть и будут. В школе, в университетах, даже на вполне «взрослых» работах. Обезьянье-стайный инстинкт, позволяющий стае сплачиваться вокруг вожаков для травли одного-двух людей, никуда не делся. Причем повод для травли неважен. Важно желание выслужиться, стать «своим» для того, перед кем трепещешь…
читать дальшеНедавно я услышал историю о пятилетней травле-бойкоте в школе, и еще много других грустных историй о том, как кто-то из ныне взрослых людей тогда, в детстве, подвергался атаке этой полуобезьяньей толпы. Вспоминал и свой опыт трехлетней травли-противостояния. Ия снова соприкасался с этим чувством ужасающего одиночества, когда тянешься к людям, а в ответ – отвержение. Ты ненавидишь тех, кто издевается над тобой, но ты одновременно и тянешься к ним – к кому же еще тянуться живому человеческому существу? Насмешки, издевательства, тычки, порванные тетради, физическая агрессия…
Отчаявшийся человек бросается за помощью к тем, кто вроде бы не принимает участие в травле, но сталкивается с еще одним ледяным душем – потому что они отводят глаза. Потом, спустя много лет, некоторые из тех, кто молчал и делал вид, что ничего такого не происходит, говорят о стыде, о том, как тяжело было идти против тех, кто травит, объединяет вокруг себя стаю, и о том, как жалко было тех, кого загоняли в угол… Я вспоминаю свою дикую ненависть, когда, в ответ на просьбу о помощи услышал от того, на кого надеялся следующее: «да че ты паришься, ничего такого нет, ты просто нервный какой-то!». Он видел все, и раз за разом отворачивался, быстро выходил из класса или вдруг начинал заниматься какими-то очень важными делами. Сейчас понимаешь, что за этим стоят страх и стыд, и нередко они остаются с человеком надолго, если не навсегда.
Однажды один клиент – из этого молчаливого большинства – низко опустив голову и охватив ее руками, сгорая от стыда, рассказывал о том, какой он «был тогда трус», как предал друга, когда его били целой толпой, как стоял в углу и как тряслись его коленки. А друг в какой-то момент поймал его взгляд, и этот взгляд он не может забыть до сих пор… А потом подошел к избитом другу со словами «да ладно, все нормально, подумаешь, подрались из-за ерунды…». И за эти слова себя простить тоже не мог… А прошло тридцать лет… В травле нет «нейтральных», она затрагивает и уродует всех.
В том числе и учителей, делающих, вслед за учениками, вид, что все нормально, даже видя испуганных и затравленных детей. И эти дети получают новый опыт- опыт предательства взрослых, опыт того, что ни на кого нельзя положиться, и что спасаться придется самим.
Хуже всего бойкот. Бойкот уничтожает даже то, что может дать ненависть и издевательства – чувство того, что ты есть, что ты что-то значишь. И снова парадокс: подвергаемый бойкоту хочет, чтобы он прекратился, и появилась возможность общаться с теми, кто его так третирует. Я страдаю, но при этом тянусь к тем, от кого страдаю… Трудно представить себе бойкот в классе, длящийся пять лет. Ежедневное унижение. Молчание, отрицание существования тебя как живого существа в принципе… Где-то рядом, на расстоянии вытянутой руки, идет жизнь: смеются, ругаются, мирятся, списывают… Улыбаются друг другу, дергают за косички, лупят друг друга рюкзаками. Но жертва окружена ледяной стеной, и руку – не протянуть. Жизнь замерла, температура воздуха вокруг тебя близка к абсолютному нулю. Весеннее и летнее солнце не греют. И согреть не смогут никогда…
Представьте, что вы в один далеко не прекрасный день обнаруживаете, что вас никто не замечает. Что-то странное произошло, и вас для окружающих просто не существует. Физически вы присутствуете, вы прикасаетесь к людям, что-то можете им говорить, но они вас просто не видят, они никак на вас не реагируют. Смотрят «сквозь» вас, обходят, если вы становитесь у них на пути… Пытаясь привлечь внимание, вы начинаете буянить, разбрасывать вещи дома или на улице. А люди просто нагибаются, собирают вещи, убираются – никак не реагируя на внезапно возникший беспорядок, даже не подозревая о вас – его виновнике… Начинаете бить людей – лишь бы обратили внимание. А они просто потирают ушибленные части тела и идут дальше – даже не смотрят недоуменно по сторонам… И так день за днем. Что вы испытываете? И неизменно кто-то, кто сильно проникся экспериментом, говорит: «самый натуральный ужас».
Но это до поры до времени. Чтобы не сойти с ума, нужно придумать какие-то способы, чтобы выжить. Кто-то постоянно, год за годом, огрызается, превращаясь в затравленного зверя, готового биться до конца хоть со всем светом. В том числе и нападать первым, живя по закону джунглей: «сначала ударь, потом подай голос». Кто-то замыкается, закрывает свои границы наглухо, и достучаться до живых эмоций уже практически невозможно. Можно совмещать одно с другим… Те, кто не успевают соорудить защитные границы, гибнут. Физически. По-настоящему, потому что боль от отвержения и травли в сознании ребенка настолько сильна, что превышает страх перед смертью.
Чем дольше травля – тем прочнее укрепления, и в какой-то момент весь мир становится ареной противостояния маленького человека и огромной, расширившейся до размеров всего человечества, толпы… Тех, кто травил, давно уже нет рядом, однако эмоциональная травма остается, и все стратегии взаимодействия с другими людьми строятся на том, чтобы предотвратить повторение этой страшной боли, тесно переплетенной с унижением, стыдом, отчаянием и одиночеством. А как предотвратить? Нужно наносить удар первым, как только на горизонте замаячит угроза атаки. Любое сообщение со стороны другого человека необходимо проверять на наличие враждебности. Бессознательное начинает напоминать своего рода взбесившийся антивирус, который практически любой файл, закачиваемый в компьютер извне, воспринимает как зараженный, и удаляет его, а если этого не получается – то отправляет на карантин.
Две тактики поведения: оправдываться (защита) и винить (атака). Все время оправдываться за свои мысли, чувства, идеи, и доказывать всем, что не так поняли, что услышали совсем не то, что на самом деле было. Главное – отвести удар, не оказаться снова уязвимым! К «антивирусу» добавляется «переводчик», который по-своему трактует любые слова, которые адресуются тому, кто защищается. «Мне непонятно, чего ты хочешь» этот переводчик растолкует как «ты дурак/дура», «у меня другие планы» - как «вали отсюда, ты не нужен». И «защитная» атака в ответ на расшифрованные «толмачом» угрозы настолько бессознательна и автоматизирована, что негативная реакция окружающих на нее воспринимается не как реакция на собственные провокации, а как начало нападения. И тогда личность оказывается в привычной стихии. Продолжается война, начатая много лет назад в той самой школе, с теми самыми одноклассниками, которые всего лишь сменили внешность, но суть осталась прежней (так нашептывает «переводчик»…).
Подозрительность, неверие в добрые намерения других людей – естественное состояние нормальной психики, в течение долгого времени подвергавшейся атаке отвержением. «Отогреть» может такой коллектив, который принимает тебя – такого замкнутого и нелюдимого – невзирая на собственные провокации. Увы – не всем везет попасть в такое согревающее психологическое поле. Есть сильные личности, выстоявшие в жесточайших условиях, которые так поднаторели в вечной войне со всеми, что способны разрушить любое теплое, дружелюбное поле (не говоря уже о нейтральном), с подозрением и страхом отвергнуть любое участие и помощь, какой бы силы это участие и сочувствие ни были.
Странная на первый взгляд стратегия – отвергать даже явную поддержку – на самом деле логична в том мире, в котором оказываются те, кто подвергался травле. Человеческое тепло и участие, допущенные в душу, взрывают изнутри все защитные укрепления. Когда «даешь слабину», подавленный эмоциональный поток невозможно остановить, и он вырывается наружу. А опыт подсказывает, что как раз боль и слезы показывать нельзя, что именно это возбуждает тех, кто травит. «Ты окажешься голым и беспомощным пред улюлюкающей толпой» – нашептывает «переводчик», и на окружающих людей, протягивающих руку помощи, смотрят именно как на эту толпу… Откуда взяться другому опыту, если его не было до этого момента? Но если удается совершить этот переход над пропастью – возникает возможность новой жизни и нового мира, в котором кроме войны есть еще и мир.
Последствия травли – серьезная эмоциональная травма, нередко по силе равная посттравматическому стрессовому расстройству (которое наблюдается у участников военных действий, жертв стихийных бедствий и преступлений). И самую страшную травму наносят не те, кто травит – эти могут закаливать. А те, кто отворачиваются…
Источник: тут.
Ситуации, когда многие травят одного, были, есть и будут. В школе, в университетах, даже на вполне «взрослых» работах. Обезьянье-стайный инстинкт, позволяющий стае сплачиваться вокруг вожаков для травли одного-двух людей, никуда не делся. Причем повод для травли неважен. Важно желание выслужиться, стать «своим» для того, перед кем трепещешь…
читать дальшеНедавно я услышал историю о пятилетней травле-бойкоте в школе, и еще много других грустных историй о том, как кто-то из ныне взрослых людей тогда, в детстве, подвергался атаке этой полуобезьяньей толпы. Вспоминал и свой опыт трехлетней травли-противостояния. Ия снова соприкасался с этим чувством ужасающего одиночества, когда тянешься к людям, а в ответ – отвержение. Ты ненавидишь тех, кто издевается над тобой, но ты одновременно и тянешься к ним – к кому же еще тянуться живому человеческому существу? Насмешки, издевательства, тычки, порванные тетради, физическая агрессия…
Отчаявшийся человек бросается за помощью к тем, кто вроде бы не принимает участие в травле, но сталкивается с еще одним ледяным душем – потому что они отводят глаза. Потом, спустя много лет, некоторые из тех, кто молчал и делал вид, что ничего такого не происходит, говорят о стыде, о том, как тяжело было идти против тех, кто травит, объединяет вокруг себя стаю, и о том, как жалко было тех, кого загоняли в угол… Я вспоминаю свою дикую ненависть, когда, в ответ на просьбу о помощи услышал от того, на кого надеялся следующее: «да че ты паришься, ничего такого нет, ты просто нервный какой-то!». Он видел все, и раз за разом отворачивался, быстро выходил из класса или вдруг начинал заниматься какими-то очень важными делами. Сейчас понимаешь, что за этим стоят страх и стыд, и нередко они остаются с человеком надолго, если не навсегда.
Однажды один клиент – из этого молчаливого большинства – низко опустив голову и охватив ее руками, сгорая от стыда, рассказывал о том, какой он «был тогда трус», как предал друга, когда его били целой толпой, как стоял в углу и как тряслись его коленки. А друг в какой-то момент поймал его взгляд, и этот взгляд он не может забыть до сих пор… А потом подошел к избитом другу со словами «да ладно, все нормально, подумаешь, подрались из-за ерунды…». И за эти слова себя простить тоже не мог… А прошло тридцать лет… В травле нет «нейтральных», она затрагивает и уродует всех.
В том числе и учителей, делающих, вслед за учениками, вид, что все нормально, даже видя испуганных и затравленных детей. И эти дети получают новый опыт- опыт предательства взрослых, опыт того, что ни на кого нельзя положиться, и что спасаться придется самим.
Хуже всего бойкот. Бойкот уничтожает даже то, что может дать ненависть и издевательства – чувство того, что ты есть, что ты что-то значишь. И снова парадокс: подвергаемый бойкоту хочет, чтобы он прекратился, и появилась возможность общаться с теми, кто его так третирует. Я страдаю, но при этом тянусь к тем, от кого страдаю… Трудно представить себе бойкот в классе, длящийся пять лет. Ежедневное унижение. Молчание, отрицание существования тебя как живого существа в принципе… Где-то рядом, на расстоянии вытянутой руки, идет жизнь: смеются, ругаются, мирятся, списывают… Улыбаются друг другу, дергают за косички, лупят друг друга рюкзаками. Но жертва окружена ледяной стеной, и руку – не протянуть. Жизнь замерла, температура воздуха вокруг тебя близка к абсолютному нулю. Весеннее и летнее солнце не греют. И согреть не смогут никогда…
Представьте, что вы в один далеко не прекрасный день обнаруживаете, что вас никто не замечает. Что-то странное произошло, и вас для окружающих просто не существует. Физически вы присутствуете, вы прикасаетесь к людям, что-то можете им говорить, но они вас просто не видят, они никак на вас не реагируют. Смотрят «сквозь» вас, обходят, если вы становитесь у них на пути… Пытаясь привлечь внимание, вы начинаете буянить, разбрасывать вещи дома или на улице. А люди просто нагибаются, собирают вещи, убираются – никак не реагируя на внезапно возникший беспорядок, даже не подозревая о вас – его виновнике… Начинаете бить людей – лишь бы обратили внимание. А они просто потирают ушибленные части тела и идут дальше – даже не смотрят недоуменно по сторонам… И так день за днем. Что вы испытываете? И неизменно кто-то, кто сильно проникся экспериментом, говорит: «самый натуральный ужас».
Но это до поры до времени. Чтобы не сойти с ума, нужно придумать какие-то способы, чтобы выжить. Кто-то постоянно, год за годом, огрызается, превращаясь в затравленного зверя, готового биться до конца хоть со всем светом. В том числе и нападать первым, живя по закону джунглей: «сначала ударь, потом подай голос». Кто-то замыкается, закрывает свои границы наглухо, и достучаться до живых эмоций уже практически невозможно. Можно совмещать одно с другим… Те, кто не успевают соорудить защитные границы, гибнут. Физически. По-настоящему, потому что боль от отвержения и травли в сознании ребенка настолько сильна, что превышает страх перед смертью.
Чем дольше травля – тем прочнее укрепления, и в какой-то момент весь мир становится ареной противостояния маленького человека и огромной, расширившейся до размеров всего человечества, толпы… Тех, кто травил, давно уже нет рядом, однако эмоциональная травма остается, и все стратегии взаимодействия с другими людьми строятся на том, чтобы предотвратить повторение этой страшной боли, тесно переплетенной с унижением, стыдом, отчаянием и одиночеством. А как предотвратить? Нужно наносить удар первым, как только на горизонте замаячит угроза атаки. Любое сообщение со стороны другого человека необходимо проверять на наличие враждебности. Бессознательное начинает напоминать своего рода взбесившийся антивирус, который практически любой файл, закачиваемый в компьютер извне, воспринимает как зараженный, и удаляет его, а если этого не получается – то отправляет на карантин.
Две тактики поведения: оправдываться (защита) и винить (атака). Все время оправдываться за свои мысли, чувства, идеи, и доказывать всем, что не так поняли, что услышали совсем не то, что на самом деле было. Главное – отвести удар, не оказаться снова уязвимым! К «антивирусу» добавляется «переводчик», который по-своему трактует любые слова, которые адресуются тому, кто защищается. «Мне непонятно, чего ты хочешь» этот переводчик растолкует как «ты дурак/дура», «у меня другие планы» - как «вали отсюда, ты не нужен». И «защитная» атака в ответ на расшифрованные «толмачом» угрозы настолько бессознательна и автоматизирована, что негативная реакция окружающих на нее воспринимается не как реакция на собственные провокации, а как начало нападения. И тогда личность оказывается в привычной стихии. Продолжается война, начатая много лет назад в той самой школе, с теми самыми одноклассниками, которые всего лишь сменили внешность, но суть осталась прежней (так нашептывает «переводчик»…).
Подозрительность, неверие в добрые намерения других людей – естественное состояние нормальной психики, в течение долгого времени подвергавшейся атаке отвержением. «Отогреть» может такой коллектив, который принимает тебя – такого замкнутого и нелюдимого – невзирая на собственные провокации. Увы – не всем везет попасть в такое согревающее психологическое поле. Есть сильные личности, выстоявшие в жесточайших условиях, которые так поднаторели в вечной войне со всеми, что способны разрушить любое теплое, дружелюбное поле (не говоря уже о нейтральном), с подозрением и страхом отвергнуть любое участие и помощь, какой бы силы это участие и сочувствие ни были.
Странная на первый взгляд стратегия – отвергать даже явную поддержку – на самом деле логична в том мире, в котором оказываются те, кто подвергался травле. Человеческое тепло и участие, допущенные в душу, взрывают изнутри все защитные укрепления. Когда «даешь слабину», подавленный эмоциональный поток невозможно остановить, и он вырывается наружу. А опыт подсказывает, что как раз боль и слезы показывать нельзя, что именно это возбуждает тех, кто травит. «Ты окажешься голым и беспомощным пред улюлюкающей толпой» – нашептывает «переводчик», и на окружающих людей, протягивающих руку помощи, смотрят именно как на эту толпу… Откуда взяться другому опыту, если его не было до этого момента? Но если удается совершить этот переход над пропастью – возникает возможность новой жизни и нового мира, в котором кроме войны есть еще и мир.
Последствия травли – серьезная эмоциональная травма, нередко по силе равная посттравматическому стрессовому расстройству (которое наблюдается у участников военных действий, жертв стихийных бедствий и преступлений). И самую страшную травму наносят не те, кто травит – эти могут закаливать. А те, кто отворачиваются…
Источник: тут.
@темы: мнения, Психология
Melancholic Sea, печальный и нередкий опыт...
имхо.
Мне кажется, для кого что худшее в травле. Лично для меня худшим было ощущение собственной беспомощности (на попытки огрызаться или поговорить толпа не реагирует или реагирует улюлюканьем, а попытки физически воздействовать... драться я не умел, а вот вогнать ручку в глаз или тяжелым стулом по голове заехать, так и убить можно, а последствий как-то не хотелось, хотя вломить надо было бы, да хоть книгой, но это казалось невозможным, их много, я один и т.д.) Эта же бепомощность меня скручивала и потом в том же месте много лет спустя, хотя я уже умел себя защитить, но само место, школа - я снова ощущал, как немею и не могу слова сказать зарвавшимся коллегам. в других местах такой проблемы потом не было. Ну и да, чувство что нет никого на моей стороне (я скорее ждал, что кто-то сильный и крутой придёт со стороны и начистит всем морды, чем что в классе дети помогут или учителя, или родители, я не ждал от одноклассников ничего, кроме равнодушия, изначально - может потому и не был боли от несбывшихся ожиданий).
И да, вот игнор бы меня не смутил, он, когда бывал изредка, меня радовал, мне было бы достаточно, что меня не трогают и дают спокойно учиться, а общения вне школьных стен у меня было в достатке. Хотя на неприязнь ко мне я до сих пор реагирую болезненно, и паранойя, что я кому-то не нравлюсь до сих пор иногда всплывает, и привычка оправдываться срабатывает на автомате, при полном осознании её глупости. в целом я вполне общителен, кому надо - доверяю, дружелюбен и если надо, могу дать отпор, но 10 лет травли до сих пор аукаются подозрениями, что кто-то думает плохо именно обо мне, хотя прошло тех же 10 лет.
Но жить, в общем-то, можно. И относиться с юмором к своим приблудным недостаткам-последствиям)))
Когда "бойкот" с т.з. психологической метафоры это не "желание зла", как издевательства, и не отвержение. Это желание смерти. Более того, такое желание, которное уже осуществилось - т.е. они ведут себя так, как будто ты уже мертв.
На самом деле для личности в таком возрасте это самое страшное, ибо бороться тяжелее всего.
А в остальном я с вами, безусловно, согласна.
возможно, вы правы, и для большинства это и впрямь самое страшное. Верю, и вполне понимаю механизм, по которому этот страх проходит.
Наверное, у меня другие страхи, просто. Мертвецом, как и пустым местом, быть не страшно. Отсутствие действий = возможность сделать их всех метафорически мёртвыми в ответ, ощутить себя один-на один с учителем, а остальных низвести до объёмной голограммы, до кинофильма в 3Д, и тогда логично, что с ними нельзя поговорить, только психи говорят с голограммой, а голограмма говорит с психами. То есть организовать своё сознание так, чтобы не существовал не ты сам, не был значимым не ты, а они. Но увы, держать единоличный "бойкот" уже не возможно, когда начинаются конкретные действия - подножки там, парту трясут, конфетами плюются. От действий не абстрагируешься. Бойкот можно воспринимать не как свою незначимость, а даже в какой-то мере как свою исключительность ещё, например (это не я пустое место, это они из-за МЕНЯ договорились не замечать целый движущийся материальный объект, притворяться и т.д. ну нифига ж се!). Как ни странно, как свою исключительность можно воспринять даже избиение (хотя тут последствия будут премерзкие). Можно вообразить себя еретиком среди фанатичной толпы и всё такое, при должной степени романтичности. А вот косые взгляды, обидные слова, жвачки в волосы, улюлюканье, это низведение тебя до посмешища, до клоуна, до не способной дать сдачи тряпки, не умеющей их красиво срезать, обломать, напугать и так далее - и это серьёзный удар по самооценке. Страшнее, чем мёртвым или никем, страшнее чем боль физическая, страшнее всего оказываться жалким - но это моё личное восприятие ситуации изнутри. И я признаю, что у большинства это вполне вероятно устроено иначе. Хотя я думаю, что люди - достаточно разные существа, чтобы на каждого находились свои грабли, своё худшее в ситуации.
У меня тоже самое) Тогда мне бы больше всего хотелось быть никем, чтобы меня лучше бы вообще не замечали - чем вот так вот
в свое время из-за ссоры родителей я из благополучной московской гимназии для умненьких детей попал в ташкентскую среднюю школу в ближайшем к месту жительства дворе. меня а) лупили всем классом б) стоически держали бойкот все остальное время. учился я там три года. родительнице было не до гвоздей и не до меня. все родственники остались в москве. было мне с 10 до 13 лет.
и вот, пожалуй, это был основополагающий опыт - да. травматичный - безусловно. но вредный ли? не сказал бы. мнительность, пожалуй, несколько повысилась, но существенно сильнее выросла, как ни странно,самооценка, понимание того, что я хорош вне зависимости от оценки коллектива и что я могу со многим справиться, уверенность в собственной правоте, когда я ее таковой осознаю... и желания отвергать все добрые намерения окружающих, равно как и подозревать за ними какие-то гнусные намерения, у меня не возникало. может быть, дело в том, что я изначально имел прочный базис - меня очень любили бабушка с дедом, у которых я жил до 10 лет. тем не менее, я склонен считать этот опыт полезным и даже позитивным по итогам. хотя отчасти повзрослеть пришлось оперативно)
=)
да, отношения в семье и любовь к ребенку до 7ми лет имеют гипер-важную роль и в значительной мере могут смягчать последующие травматизации.
Во-первых, равнодушие вовсе не задевает, ну, никто не обязан был за меня заступаться, я всегда это знала, поэтому если они хотя бы не втягивались в эту травлю, я была им подспудно очень благодарна. И я не помню, чтобы от меня отворачивались, но я никогда и не просила помощи.
Во-вторых, кто на самом деле выводит из себя, так это "шестерки" лидера. Потому что пока ты решаешь с ним какой-то конфликт, они сбивают тебя с толку, смеются над любой твоей фразой, в какой-то момент что-то тявкнут из-за спины, но пойти и выловить их напрямую практически невозможно, потому что инициатором и ответственным всегда является лидер. И эта невозможность достать шавок из-за спины главного, но при этом постоянно получать их укусы, это дурацкое бессилие - вот оно бесит. До сих пор вспоминая его, я раздражаюсь. И люди, которые начинают поддакивать даже мне вот таким же образом, вызывают очень неприятное ощущение. Вообще-то, я даже могу переключиться на них и вместо того чтобы продолжить свою линию конфликта накинуться на своего якобы союзника. "А тебя кто-то спросил что ли? Я с человеком разговариваю!".
В-третьих, в детстве действительно очень важно нравиться своему коллективу, потому что там коллективы очень надолго и очень на постоянно. И, конечно, очень тяжело быть вне игры. Но у меня, слава богу, всегда были друзья, с которыми мы переживали это как-то вместе. Одна против всех - такого не было. А двое/трое против всех - это как-то легче.
Ну, четвертое, последствия немного утрированы, на мой взгляд. Я просто поняла почему меня "не любили", точнее не принимали в том коллективе, но "полюбили" в другом. Причина была во мне, все-таки, не в них. Конечно, по этой причине можно было бы меня и не травить, жестокость - есть жестокость, и это уже на их совести, однако, детям достаточно малого отличая и несоответствия нормам, чтобы выбрать человека в отвергнутые. Но какой-то особой опаски по отношению к другим я не испытываю. По крайней мере тепло я не отвергаю...Вроде бы. Сознательно так точно такого не помню. По-моему наоборот, я реагирую на него с охотой) И я не чувствую в себе огромной раны.
Но не могу отрицать, если в коллективе меня не принимают (по разным причинам. новенькая, самая молодая и т.д.) я чувствую себя обиженной. Словно своим недоверием ко мне или своей невольной холодностью они наносят мне какое-то оскорбление. Ну, и, естественно, я намного более чувствительна к каким-то таким отрицательным сигналам, мне тяжело их игнорировать или не принять близко к сердцу.
собственно, автор статьи считает иначе - всякий стресс, дескать, ужасен по дефолту. серьезная эмоциональная травма это боль-печаль-боль и все такое. а между тем, избежать любого печального опыта очень просто - завернуться в простыню и отползти в сторону кладбища сразу из роддома. роды для младенца, кстати, тоже ведь нефиговый стресс, надо думать))